Крестьянские восстания в Советской России (1918—1922 гг.) в 2 томах. Том первый - Пётр Фёдорович Алёшкин

насаживались штыки или крючья (специально для кавалеристов), топоры, вилы, а зачастую просто русская дубинка. Незначительное количество огнестрельного оружия, пулеметов были отняты у красноармейцев. 9 марта начальник штаба Восточного фронта Лазарев сообщил члену РВС фронта Гусеву о количестве восставших – около 200 000 человек[646]. Конечно, цифра повстанцев была явно преувеличена.

Одним из основных центров восстания было село Новодевичье. Повстанческий штаб разослал во многие волостные Советы телеграммы о восстании в Сенгилеевском уезде с просьбой поддержать их. Председатель Симбирского губисполкома М. А. Гимов 6 марта прислал в Новодевичье телеграмму с требованием арестовать зачинщиков восстания. 7 марта ему была отправлена ответная телеграмма от имени «волостной крестьянской организации» следующего содержания: «…Никакого кулацкого вооруженного восстания не было. Возник конфликт с комиссаром т. Беловым на почве неправильной реквизиции хлеба и скота, так как излишек хлеба и скота не был выяснен и учетные ведомости не были закончены, но т. Белов приступил к насильственной реквизиции. Но этот конфликт с т. Беловым в тот же день был улажен. Конфликт возобновлен был т. Алексеевым и Григорьевым, делегированными Сенгилеевским продоткомом для улаживания означенного конфликта, которые вечером 4—го заявили, что все будет улажено мирным путем, но 5—го утром т. Алексеев двинул продотряд к волостному совету и телеграфно затребовал другие отряды, после чего продотряд был разоружен. Волостной исполком с 3—го на 4—е марта скрылся, впоследствии найден и арестован. Новый избран, к приему дел не приступал, просим распоряжения. Приветствуем Советскую власть. Долой коммунистов, анархистов—насильников, которые действуют против декретов. Да здравствует Советская власть на платформе Октябрьской революции»[647].

Как видно из данной телеграммы, крестьяне не хотели кровопролития, надеялись, что конфликт будет разрешен мирным путем. Подобные настроения преобладали в крестьянской среде повсеместно. Об этом свидетельствует текст Наказа от Нижне—Санчелеевской волости Ставропольского уезда для ведения мирных переговоров, принятый 8 марта 1919 г.: «1) Мы, крестьяне Нижне—Санчелеевской волости, вынуждены были восстать не против Советской власти, но против коммунистических банд с грязным прошлым и настоящим, которые вместо истинных проповедей грабили и разоряли крестьянское население, ставили диктатуру и не входили в положение трудового крестьянства. 2) Мы, крестьяне, видя несправедливое действие коммунистов в том, что во все организации, как в советы, ставили кооптированных приспешников, не считаясь с мнением крестьян, и это им нужно для того, чтобы узнавать у крестьян, где имеются все существенные предметы, которые они через своих приспешников конфисковали и набивали свои карманы, превращая в свою собственность… 4) Мы, крестьяне, требуем крестьянского самоуправления, как—то: участвовать в выборах и быть выбранными как в сельские, волостные, уездные, губернские и т. д. советы из крестьянского населения, но не только из одних рабочих и коммунистов. 5) Мы, крестьяне, посылаем несколько протестов против коммунистов, которые делали всевозможные пакости, но на наши протесты нам грозили арестом и расстрелом, не считаясь с выборными советами, так что наши советы находились под каблуком коммунистов»[648].

Крестьянские настроения характеризовали переговоры по прямому проводу заместителя председателя Симбирского губисполкома, секретаря губкома РКП (б) И. М. Варейкиса со штабом повстанцев в селе Новодевичье. Направленный на расследование причин восстания, Варейкис связался с председателем волостного Совета Поручиковым и затребовал срочные данные о положении волости и о настроении населения, в первую очереь «о количестве восставших кулаков и дезертиров». Поручиков немедленно ответил: «У нас кулацких восстаний нет и не было. Контрреволюционеров нет. Мы против неправильной реквизиций хлеба и скота. Приветствуем партию большевиков и против них не идем, мы идем против насилия коммунистов. Вообще же контрреволюции нет… Кулацкого восстания нет, все крестьяне – трудовики. Число восставших – все села и деревни. Мы желали бы, чтобы вы сами к нам приехали, дабы вы сами видели, кто восстал… Ведь, товарищ Варейкис, мы не саботажники, нам бы хотелось с вами самим поговорить; вы сами увидите, что мы правы и народ с удовольствием выслушает вас. Ответьте сейчас же, приедете к нам или нет?». Повстанцы надеялись на мирное разрешение своих требований. На циничную угрозу Варейкиса («Пока что к вам не еду, потому что высланы соответствующие ораторы, то есть пушки»). Поручиков ответил: «Вот если сами приедете – будет лучше, чем ваши пушки. Они только озлобят народ…»[649]. Однако у власти на это был другой взгляд. Для переговоров прибыли пушки. Началась ожесточенная кровавая война.

7 марта повстанцы заняли Ставрополь – уездный центр Самарской губернии и избрали Ставропольский временный исполком, комендатуру, которые приступили к организации Крестьянской армии и организации жизни мирного населения. Постановлением Ставропольского Совета рабочих и крестьянских депутатов от 11 марта 1919 г. был утвержден лозунг «Вся власть Советам!»[650]. Позиция Ставропольского Совета была четко выражена в принятой «платформе»: «на основании Конституции Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, исполнительный комитет стоит на платформе защиты Советской власти, но всеми силами протестует против засилия коммунистов». Власть Советов в восприятии повстанцев отождествлялась с народной властью[651]. Активная деятельность Ставропольского Совета, ставшего по сути идейным центром «чапанного» восстания, опровергала миф о белогвардейском или эсеровском заговоре. Умонастроение крестьянской массы связывало собственное будущее не с монархическим устройством государства, а с народной, представительной властью, олицетворяемой формой Советов как «плотью и кровью» народа. В этой связи примечательно, что в одном из воззваний штаб повстанцев объявил: «прежние защитники Учредительного собрания также признают, что только власть Советов, беднейших крестьян и рабочих закрепит наши завоевания»[652].

В повстанческой среде укрепилось мнение, что установлению народной Советской власти препятствует «диктатура коммунистов». Коммунисты в сознании трудового крестьянства ассоциировались с насильниками – «шайкой хулиганов, лодырей, лентяев и любителей чужого, кровавым потом нажитого имущества». В воззвании с символическим названием «Трудовой крестьянской рабочей рукомозолистой партизанской армии» коммунисты сравнивались с крыловской «Свиньей под дубом вековым»: «…Они так же, как и достопримечательная свинья, которая не сеяла и не садила эти вековечные дубы, нажравшись желудей до отвала, у дуба корни подрывать стала. Вековечный дуб, граждане, это трудовое крестьянство, которое веками несло тяжести и лишения, как в монархизме, так и во все те тяжелые годины крепостничества… Итак, крестьяне, настала пора и нам, как крыловскому медведю, проснуться и разметать всех действительных гадов человечества – коммунистов, которые высасывают кровь трудового крестьянства и последние соки из его кровавым потом нажитого имущества…». Повстанцы призывали встать всех «от старого до малого на защиту своих кровных прав» и «стереть с лица земли всю присосавшуюся к нам коммуну». Предлагалось переписать воззвание и передать его в следующее селение, чтобы и оно сняло копию и переслало еще дальше[653].

Протестуя против «засилия отдельных коммунистов», руководители повстанцев предупреждали крестьян против «бесцельного кровопролития» и «убийств» обезоруженных коммунистов». В воззвании к крестьянам, интеллигенции, всем гражданам Советской России от 12 марта 1919 г. разъяснялось: «засилие темных личностей из партии коммунистов» произошло в результате того, что к коммунистам «притесалось много всякой рвани – духовной и физической»[654]. Комендатура повстанцев объявила мобилизацию от 18 до 40 лет. Уклонявшиеся от мобилизации объявлялись противниками народной власти и подлежали военно—полевому суду. Ставропольский временный исполком принял постановление заключить в Ставропольскую тюрьму всех коммунистов, арестованных в районе Ставрополя[655]. К красноармейцам и их семьям руководители повстанцев демонстрировали дружественное отношение. Комендант Ставрополя крестьянин Петр Голосов издал специальный приказ, в котором объявлялось: «довожу до сведения жен и семейств красноармейцев и коммунистов, что все причиненные над вами насилия и поругания со стороны Крестьянской армии доносите мне, не стесняйтесь ничего. Объявляю Крестьянской армии Ставропольского уезда, что за такие насилия и бесчинства виновные будут предаваться суду по закону военного времени»[656].

Противоборство сопровождалось агитационно—пропагандистской борьбой органов власти с повстанцами. Реввоенсовет Восточного фронта выпустил массовым тиражом листовку «Коммунисты и большевики». Печатный орган повстанцев – «Известия Ставропольского Исполкома» – в ряде воззваний, обращенных к различным категориям населения, подчеркивал мысль о незыблемости Советской власти, нежелании возврата к старым, дореволюционным порядкам. Воззвания заканчивались лозунгами: «Да здравствует Советская власть на платформе Октябрьской революции!», «Да здравствуют советы!», «Да здравствует